Аннотация: Фантастика-нефантастика... А что - фантастика?
Электрофизиологическая лаборатория, как и положено лаборатории была не просто заставлена - завалена электронной аппаратурой. На железных стеллажах разлеглись осцилоскопы, импульсные генераторы, внизу на коляске удобно устроился самописец энцефалографа, а у самого входа, на сварных углах стояла железная клетка, для подопытного кролика. По левой стенке тянулся узкий шкаф с книгами, по правой еще один железный стеллаж с неиспользуемой, но очень ценной аппаратурой. А у самого окна стояли два письменных стола.
На писменных столах сидели мы. Студенты третьего курса мединститута, а в узком пролете между шкафами, стеллажами и столами на крутящемся кресле с колесиками мотался от клетки к столу аспирант Алексей Гадов. Аспирант лепил нетленку. А мы - члены СНО - студенческого научного общества, в меру сил мешали ему этим заниматься, давая "дельные" советы. Аспирант изучал боль.
Как ее можно изучать? Да очень просто. Вызываешь боль импульсами, и регистрируешь так называемый ВП - вызванный потенциал, который отражается на энцефалограмме. Животному при этом дается какой-нибудь препарат, либо усиливающий чувство боли, либо наоборот, притупляющий. Аспирант использовал зубную боль, для чего подтачивал кролику резцы, цеплял на них электроды и шарашил по зубам импульсами. Даст серию импульсов, поменяет напряжение и еще серию. И так от минимума к максимуму. Кролы бесились, а ничего сделать не могли, тушка и голова зажаты - не дернешься. Только глаза от муки вылезали на лоб, да уши стригли воздух.
Серия кончалась, кролу давали передохнуть. А мы заваривали чай. Аспирант в нашей компании чувствовал себя нормально. Разница в возрасте год-два. Мы ж не со школьной скамьи, мы воробьи стреляные, кто после армии, а кто и после училища, так что аспиранту -23, а нам 20-21.
Гера "Афганец", хрумкал сушками и вещал:
-- Вчера по телеку Розу Кулешову показывали, как она силой мысли спички двигает и стакан... Интересно, а как?
-- Кто б знал, - ответил Гадов. - Я не могу судить. Но вообще, мало верится, что это правда. Особенно с чтением мыслей.
-- Ну почему? Она ведь точно угадывала фигуры. - Сказал я, - А у меня случайность, что ли?
-- А что?
-- Я служил в Голицине, так мне жеребец копытом по голени перепаял, сломал обе кости. Меня сразу в окружной госпиталь. А на следующий день в часть мать приехала. Спрашивает "Что с сыном?". Она почувствовала и приехала. И это не впервой.
-- И моя мать точно определила, когда меня ранило, - сказал Гера. - Она даже мне дату и время назвала.
-- А это не может быть совпадением?
-- Леш, говорить про совпадения, проще, чем допустить существование телепатии? - сказал я.
-- А то что в толпе люди ощущают настроение окружающих, подъем, или агрессию... - я продолжал развивать теорию, - может, все-таки, мы излучаем какую-то информацию в пространство, которую другие улавливают. Только понять не могут. А?
-- Может быть, может быть, - Гадов потирал подбородок. - Глаза его беспорядочно блуждали. - Серега, есть идея. Сейчас... сейчас... я ее скажу. - Аспирант, откатился на кресле к регистратору, осмотрел блоки измерения. - А! Отлично! Значит так, слушайте! Хватит шуметь, - сказал он захрустевшему очередной сушкой Афганцу. - Значит так. У нас все есть. Вот - блок измерения кожно-гальванической реакции, вот - датчик частоты дыхания, вот - электрокардиограмма, вот - энцефалограф.
Мы следили за его суетными движениями. Что он задумал? Гадов продолжал: - Идея такая: Если человек излучает, то, возможно, он может и принять. Так?
-- Так, - сказали мы.
-- Но принимая, он не понимает, что он принимает. Так?
-- Так, - снова согласились мы.
-- Но даже не понимая, его организм все равно отреагирует - бессознательно на уровне вегетатики! Понимаете?
Мы поняли, но не все.
-- А откуда источник?
-- А вот, он - источник, - показал на кролика Гадов. - Я как бил, так и буду бить ему током по зубам, а с вас будем снимать показания изменения вегетатики: кожного сопротивления, частоты дыхания, частоты сердечного ритма. Въезжаете?
Тут мы въехали полностью. Гадов прав. Кролик естественно выбрасывает в пространство океан отрицательных эмоций в ответ на боль. Если человек будет сидеть спиной к кролу, и ничего не знать о сути эксперимента, например, будет решать кроссворд. То мы сможем определить - принимает он эмоции кролика или нет.
-- Нет, - сказал я, - с нас снимать нельзя, мы знаем, что с кроликом происходит, и эксперимент не выйдет чистым.
-- А кого, тогда? - спросил аспирант, - видно было что его распирало от азарта.
-- А вон студенток можно брать с семинаров, как раз на час. - предложил Гера. - Сейчас вечерники пришли. Пойдем, пригласим?
-- Давайте, ребята, - сказал Гадов, - а я пока соберу все и подключусь.
***
Каждый вечер мы успевали провести два опыта. Брали четко одного парня и одну девушку. Пока те решали задачки на компьютере и трижды отвечали тест на тревожность по Спилбергеру, кролик честно мучился в клетке. Мы с "афганцем" переносили графики с бумаги на прозрачные пленки, и накладывали их друг на друга. Кривая упрямо доказывала, да - наши ничего не подозревающие студенты определенно чувствовали себя неуютно, начиная с десятой - двенадцатой минуты. Когда в тесте они отвечали "Да я себя чувствую неуютно" на следующий вопрос "В чем, по-вашему, причина?" дружно отвечали - "не знаю". Гадов потирал ручки. Вот вам - телепатия. Эмоциональная информация излучается и принимается, а человек невольно обращает принимаемую информацию на себя.
Тем не менее, хотя часть кролов по-прежнему подвергалась обычным гадским экспериментам, один - был наш. Ему не вводились никакие лекарства. Он регулярно заменял своих ушастых собратьев с четырех вечера до шести. И излучал... О чем думают кролики во время эксперимента? Кто б знал? Но одно можно сказать уверенно. Они нас не любят. Очень не любят. И насколько сильно они нас не любят, мне довелось однажды убедиться.
Как обычно, я закреплял крола Ваську в станке, цеплял ему на подточенные резцы электроды. Васька в этот момент пытался скинуть их, мотал башкой, дергал носом и свирепо смотрел на меня, а Гера шел выбирать подопытного студента по аудиториям.
Когда они вошли, у меня защипало в глазах. Такой огненно рыжей копны волос я еще не видел. Худенькая, в пятнистом ручной вязки свитере и джинсиках. Лет ей, наверное, как нам - двадцать, двадцать два. Довольно миловидное, немного детское личико сплошь усыпано веснушками... "Рыжий, рыжий - конопатый..." . Глаза ж ее такой невероятной синевы, что поначалу они мне показались черными. Девица оказалась недотрогой. Афганец, хотел ее придержав за плечики, развернуть к столу с компьютером, она отпрыгнула в сторону, чуть не сбив осцилограф.
-- Не надо!
-- Что не надо? - не понял Гера, - Садись за компьютер, сейчас подключим тебя к энцефалографу, и будем измерять потенциалы.
В отличие от прежних, довольно покладистых девиц, покорно разоблачавшихся до бюстгалтера, чтобы приклеить электроды от кардиографа, эта уперлась.
-- Я сама прикреплю!
-- Ты ж не знаешь, куда - уговаривал Гера. - ну, чего ты стесняешься, мы ж тут все свои - медики.
-- Ты покажи, я прикреплю, - упорствовала девица.
Но когда Гера пальцем попытался указать на ее груди точки, к которым надо под свитером укрепить лепешки электродов, она отпрянула так резво, что засадила правым локтем по монитору, при этом ее левый кулачок целил Афганцу точно в глаз. Гера отпрянул.
-- С ума сошла?!
-- А я говорю, я - сама.
-- Ну, на! - Гера бросил перед ней на стол три самоклеящихся лепешки с металлической кнопочкой, - Приклеивай!
-- А вы - отвернитесь! - сказала рыжая.
Мы отвернулись. В экране осциллоскопа я видел, как она подняла до шеи свитер, под которым ничего не было, ловко прилепила электроды и опустила свитер. - Давайте ваши провода, - сказала она. - Какой куда?
Гера издалека, стараясь не прикасаться к ней, показал какие - куда. Рыжая запустила руку под свитер и прицепила контакты. С энцефалографом и КГР все было просто, а когда Гера начал "обнимать" ее, пропуская под мышками датчик дыхания, я заметил, как она напряглась. Но глаза Геры остались целы. Рыжая внимательно слушала, как надо отвечать на вопросы теста...
Наконец, мы начали. Каждые три секунды Васька получал по зубам шестьдесят вольт. На третьей минуте рыжая перестала отвечать на вопросы. Она оттянула воротник свитера и сказала:
-- Мне плохо! Здесь душно.
Гера не успел ей протянуть стакан воды, как она рванула провода, сбрасывая с себя датчики, и закричала: - Мне больно! Больно!
Мы бросились к ней. Рыжая каталась по полу, в какой-то момент ее глаза оставились на мне, и молниеносно выбросив руку, она длинно полосонула меня когтями по щеке. - Гад! Мне же больно! Прекратите! - Гера совал ей под нос нашатырь. А она била его руками и ногами, выгибалась, затылком и пятками упираясь в пол. Я боялся, что она сейчас ахнет по аппаратуре. Как будем объяснять Гадову? А он как объяснит завкафедрой? Приступ у нее не проходил. И она явно старалась достать меня, во чтобы то ни стало! Именно - меня! Я на всякий случай выключил всю аппаратуру и пошел помогать "афганцу", державшему рыжую за руки, и стойко переносящему удары ногами в живот, защищая коленями пах.
Девушка успокоилась. То ли устала, то ли поняла, что с двумя уже не справится.
Она села на полу и, обняв себя за коленки, покачивалась, а слезы катились по щекам. Я плеснул на вату спиртику и стал дезинфицировать царапины. Щека горела, я шипел. Рыжая ладонями размазывала слезы. Гера молча смотрел на нее. Пауза затягивалась. Наконец Гера спросил:
-- У тебя что - эпилепсия?
Рыжая молчала, сопела, вытирала слезы. Наконец, не принимая ничьей помощи, села опять в кресло. Из стакана отпила воды.
-- Продолжать будем? - спросил я в пространство.
-- Нет, - сказала Рыжая, - я не знаю, что вы тут делаете, но мне это не нравится!
-- Да ничего мы с тобой не делаем! - заорал Гера. - Ты тут вообще...
-- Что вообще? - также громко спросила рыжая. - Ты не представляешь, как мне было больно! Что вы тут ко мне подключали? У меня голова до сих пор болит!
-- Мы ничего к тебе не подключали, - спокойно сказал я, - обычные электрофизиологические показатели. Ты ж сама видела все сначала. Мы только измеряли твои потенциалы.
Рыжая допила воду, и поднялась.
-- Я пойду. Ну вас, с вашими экспериментами.
Я понимал, что уговоры тут бесполезны. Эксперимент пошел псу под хвост из-за этой истерической дуры. Щеку мне порвала.
Рыжая пошла к выходу и только тут увидела кролика. Она откнула крышку, и погладила его по ушам, по спине.
-- Зайчик, - сказала она и заметила провода электродов, свисающие изо рта кролика, проследила взглядом их до импульсного генератора. Глаза ее почернели. Она смотрела на нас, продолжая держать нежно уши кролика, и сказала: - Вот почему у меня болит голова... Какие же вы сволочи, - прошептала она тихо, и вышла.
Гера смотрел ей вслед.
-- Вот ты мне скажи, зачем с такой чувствительностью идти в медицинский?
Я пожал плечами. Действительно, зачем? Вот, мы ж - ничего не чувствуем...